Чужие рассказы о Лакримозе, взятые с других форумов и сайтов Опции

[Nalla]

первая "Эндорама" - да, просто шикарный фик. Читала и перечитывала.
а вот вторая.. Не смогла дочитать дальше середины первой секс-сцены. Будь фик выложен автором, я бы подробно написала, что да как, но в данной ситуации ограничусь тем, что скажу о неправдоподобной феминности Тило. Ему ж по идее там 27 лет, а ведет себя как девочка-подросток. Или законченный гей, тоже подросток х) И поэтому воспринимается даже скорее не как дичайший ООС, а как Мэри-Сью


Ketzer

тем более. что сам пробовал написать ранее.

и где плоды творчества?) Или всё заброшено? Было бы крайне интересно прочитать, т.к. в качестве ваших фиков я уверена

[Maria777]

а мне наоборот больше понравилась вторая Эндорама. еще не видела так откровенно-чувственно написаных фанфиков. и какие подробности, какие страсти-ах! а может мне просто нравится роль Тило как озабоченого поростка

[White_Rabbit]

Я продолжаю быть уверен, что нижеследующий(е) рассказ(ы) находился в разделе "Рассказы, посвященные Lacrimosa". В общем, ищите сами, к каком месте он таковым является... Но однажды он меня очень впечатлил, поэтому выкладываю. А впрочем, N в одном. Пусть будет я думаю...

Автор: Christa

::: Взгляд убийцы :::

Я сижу и думаю... вообще-то думаю я всегда, только не всегда осознаю мысли, которые лезут в голову. То есть процесс мышления, а вернее размышления, присутствует всегда, но зачастую в голове при этом - пустота. Разрушающая пустота. Настолько всеобъемлющая и громкая, что...
Но все это чепуха на фоне того, что происходит, когда мысли-таки осознаются. Тогда начинаешь думать, что лучше было бы, если бы они не осознавались вовсе! Понимаешь, что в этом мире единственный, кто видит тебя и, может быть, хоть как-то понимает - ты сам. По крайней мере, единственный, кто еще готов терпеть тебя таким, каким ты есть, каким хочешь быть. Единственный, кто еще, возможно, в силах даже принять тебя таким.
Единственный, кто такой же, как и ты.
Ты пытаешься понять мир, пытался принять его, но у тебя ничего не выходило. Но ты надеялся, что вот-вот и ты все равно поймешь что-то, но увы - сталкивался лишь с непониманием, глухой стеной, стоящей между тобой и целым миром. Ты понимал, что мир - большой, а ты - один. Но тем не менее, ты чувствовал в себе больше сил, чем у всего этого мира, вместе взятого; ты чувствовал, что ты - стoишь всего этого мира. А мир в это время не понимал тебя и отвергал. Потом он просто отшвыривал тебя в сторону, ожесточенным солдатским ботинком пиная твое лицо прямо в грязь от только что пройденного дождя, который ты так любил. Но ты поднимал лицо, поднимал глаза, с кривой улыбкой на губах и чувствуя себя выше всего этого, выше мира, выше себя - ты чувствовал совершенство. Совершенство не свое - нет! Совершенство как состояние твоей души. Ты как будто парил надо всем этим, надо всем, что видел, надо всем, что видело тебя.
И весь мир, все люди видели это выражение в твоих глазах, которое отражалось в солнцезащитных очках, надетых на их глаза - и они боялись тебя.
Ведь они не понимали, что тебе ничего не нужно от них, потому как они ничего не могли дать тебе. Лишь одно: оставить тебя в покое, не трогать, не замечать. Но как раз это и не в силах был сделать мир - ведь ты так отличался от него, и он чувствовал это, и это не давало жить спокойно, не давало ощущения защищенности и собственного совершенства - ведь люди либо ощущают себя сырыми червями, либо абсолютным совершенством.
А ты?
Тебе хватило сил признать, что ты - всего лишь декорация. Пассажир. Ты едешь в пустом автобусе, ты заплатил за проезд слишком много денег, есть много пустых мест - весь салон пуст - но ты стоишь на своих двух и даже не держишься за поручень - и тебя швыряет, толкает, куда-то тянет по направлению пути автобуса - ты постоянно падаешь на пол; эта дорога вся в ухабинах, ямах, неожиданных бордюрах, резких поворотах, без единого знака дорожного движения и светофора - автобус едет так, как он хочет, за рулем - безбашенный водитель, который уверен в своей машине настолько, что не объезжает препятствия и он даже не подозревает, что скоро, очень скоро, колеса в его автобусе могут не выдержать и отвалиться, а тормоз откажет над вдруг оказавшейся за резким поворотом пропастью.
И вот автобус летит в бездну...
...но ты все равно поднимаешь лицо из грязи, поднимаешь глаза на того, кто пнул тебя ботинком, усмехаешься ему - а его глаза выражают дикий ужас непонимания выражения на твоем лице.
Почему-то люди склонны называть такой взгляд "взглядом убийцы". Но в душе ты не чувствуешь ничего, кроме понимания и усталости.
Усталости, что тебя не понимают.
Понимания того, что понять тебя невозможно.





::: Возвращение в жизнь или дневник реальности :::



Рози ищет в этих глазах разум или
безумие... и находит и то и другое...
Стивен Кинг "Роза Марена"
1995 г.


Три года. Три прекрасных года в Ее жизни. Что она получила от этого города? Все, о чем мечтала. Она даже не представляла, что ее жизнь так сложится. Едва она окончила школу, как у нее уже есть любимая робота, хорошая квартира, отсутствие проблем и просто хорошая жизнь. Рядом всегда есть хорошие подруги и любимый человек. В этом городе она не родилась, но он быстро стал родным. Все его подворотни казались знакомыми еще с детства. А прошло лишь три года. И ей всего лишь двадцать.

Солнце ярко светило в окно. Начало осени. Юля улыбнулась, глядя на календарь. Суббота. Жизнь прекрасна! Иногда ей казалось, что она спит – так сложно было поверить, что от жизни у нее есть все. Но обычные рутинные дела быстро отрывали от таких мыслей, и Юля вновь с головой окуналась в жизнь. Но сегодня… сегодня был выходной и, кроме радости от субботы, она чувствовала еще что-то. Что-то, что не могла понять и, поэтому, быстро отгоняла это чувство на задний план.

Миша, как всегда, появился внезапно. Иной раз Юля думала, что он специально следит за ней, а потом возникает перед девушкой, чтобы удивить или испугать. Она как раз выходила из магазина, как он, появившись из-под земли, потянул ее за руку. Юля едва не вскрикнула, как всегда развеселив Мишу. Они присели на лавку, стоявшую неподалеку. Солнце светило еще летним теплом, ветер запутался в зеленой листве, чирикали воробьи, а неподалеку дети играли в классики. Юля так боялась спугнуть эту гармонию, что почти не дышала.

- Ты сегодня странная. Что-то произошло? – Миша всегда знал точное ее настроение.
- Нет. Тебе на этот раз показалось, просто… мне так хорошо!
- Да. Сегодня прекрасный день. Я даже на секунду забыл, что сейчас осень.
- Все напоминает о лете.
- Как дела на работе?
- Как всегда. Мою идею поддержали все на собрании. И что бы я делала без тебя?
- Ну, я ведь только подсказал, а остальное уже ты сама сделала.
- Все равно, без тебя ничего этого не было бы.
- Ну, хорошо. Чтобы ты без меня раньше-то делала? – Миша, наконец, улыбнулся.
Юля хотела его обнять, но последняя фраза, неожиданно, врезалась ей глубоко в голову. Юля застыла на месте. В это время все клетки ее мозга напряглись со всех сил, но…
- Так, с тобой явно что-то происходит. Говори, что произошло?
Девушка не ответила. Она просто сидела и смотрела в никуда. Раньше, раньше, раньше, раньше. Что она делала бы без него Раньше? Что вообще было раньше? Что было ДО этого города?
- Миша, я не могу вспомнить.
- Что?
- Раньше. Я не знаю, что было раньше. Не знаю! Что происходит, у меня что – амнезия?
Как-то неожиданно брызнули слезы. Юля даже не поняла, что плачет. Миша просто не понял, что она хотела сказать, и не мог, не знал, что ответить.

Что-то больно ударило ей прямо в грудь, и тело пронзило волной тока. Юля огляделась: ее город уже не был таким четким. Все смешалось, как в картине, написанной акварелью. Цвета все время менялись, иногда вообще пропадая, погружая девушку в полную тьму. Она попробовала крикнуть, но голоса не было. Появилось ощущение сна. Будто она просто не проснулась. Все неожиданно стало проясняться. Девушка могла различать цвета и вещи, но то, что она сейчас увидела, заставило поверить в сон. Больше не было города, не было улицы, магазина, людей, играющих малышей. Не было Миши.

Юля не чувствовала запаха ветра. Он изменился на что-то ужасное, не давая сделать нормальный вдох. Или Юля просто не могла дышать? Она лежала и не могла двинуться. Она ничего не слышала. Совсем ничего. Вокруг нее стояли люди в голубых халатах, и что-то кричали друг другу. Один человек подошел к ней. Юля была уверена, что он хочет ее задушить. И в это время она вновь почувствовала ту боль, пронзающую все тело электричеством.

Рядом стоял телевизор. Вот он развеселил девушку: на черном экране была видна лишь одна зеленая ниточка. Ровная-ровная. «Что за канал они смотрят?» - Юля пыталась улыбнуться, но не смогла – тело ее не слушалось. В третий раз ужасная боль. Юлю изогнуло дугой, и уши пронзил громкий стук. Ровный и периодичный. Девушка вновь посмотрела в телевизор. Теперь ниточка была неровной. Она прыгала, совпадая со стуком в ушах.

Юля теперь знала, что так бьется ее сердце. Она попробовала вдохнуть. Получилось! Резкий, неприятный запах напоминал больницу. Она вспомнила, что уже очень давно не была у врача, с момента переезда в город, но этот запах ничем не изменился. Юля закрыла глаза. Боль и усталость стали нарастать с каждой секундой. «Я немного отдохну. Не знаю, что произошло, но не могу спросить – рот не открывается».

Май. Прошел месяц с момента выхода Юли из комы. Она три года пролежала в больнице, после какой-то аварии. По крайней мере, так сказали Юле. Но она этому совершенно не поверила. Это же бред – она только что была вместе с Мишей, и тут, вдруг, кома. Ерунда. Приходили какие-то люди, назвались Юлиными родителями. Девушка видела их разве что во сне – их лица казались немного знакомыми. И только. Она знала, что ее родители совершенно другие… вот только вспомнить бы их лица. Как только она немного окрепла, то сразу же попыталась сбежать. Ей это почти удалось, жаль только, что на выходе из ее палаты не дежурил круглосуточно медбрат. Тогда ей вкололи такой мощный транквилизатор, что Юля проспала, по меньшей мере, двое суток. Ей снился страшный сон – пронзительный звук сирены и два огромных фонаря в темноте. Юле казалось, что она даже слышала чей-то крик.

Июнь. Ее до сих пор не выпускают. Даже из палаты, где она совсем одна. Юле очень скучно. И очень страшно. Кошмары стали сниться каждый день. И два крика стали слышны теперь очень отчетливо. Юля даже была уверена, что один из них принадлежит ей. Но она не могла ничего вспомнить. Может, она просто кричала во сне? Она просыпалась и с ужасом и смехом смотрела на свои красные руки: во сне она раздирала их в кровь. Ее жизнь в городе стала казаться чем-то ненастоящим. И это пугало Юлю больше всего. Мысль, что она, действительно, была все это время в коме, не давала ей покоя. Она все время пыталась вспомнить, что же было раньше, но не могла. Двери в прошлое были плотно закрыты.

Июль-Август. Юле так надоели эти стены. В любом случае, Миша есть здесь. Она не знала, почему так в этом уверена. Но желание покинуть свой временный дом оказалось слишком велико. Днем, когда многие спали, она вышла из палаты. И прошла до первого этажа. Убежать ей не дали три врача и две медсестры. Но мысль, что осталось совсем немного, окрыляла Юлю. Она укусила одного врача за руку, ударила ногой медсестру. На миг ей удалось вырваться, но за ногу схватил другой медик. Она упала. Обе медсестры прижали ее к полу.

- Отпустите меня! Мне больно! Мне надо к Мише! А-а! Не надо уколов! Я прошу! Не надо! Я не хочу этих снов! Выпустите меня!
- Сестра, четыре кубика аминазина!
- Не надо! Я не хочу снов!

Рассудок Юли вновь помутился, уронив ее в самый ужасный сон. Теперь второй голос казался ей таким же знакомым. Но кому он мог принадлежать?
Побеги Юли участились. Да и присмотр за ней улучшился – все-таки психиатрическая больница, а не какая-то лечебница. Появились истерики, припадки. Юля никого не признавала. Ни родителей, ни подруг, ни врачей. Отказывалась разговаривать, принимать лекарства.

Аминазин стал обыкновенным препаратом, который вводили ей не раз за один день лошадиными дозами. Она проводила сутки одна, в изолированной палате. А в конце августа ее перевели в отделение для невменяемых – из-за попытки убить врача (до сих пор никто не может понять – откуда у нее в палате взялся скальпель).

Сентябрь. В ее палату зашли ее родители. К своему же удивлению она сразу же их узнала.
- Мама! Папа! Привет! Как ваши дела? - Ее мать разрыдалась на месте. Подбежала и крепко обняла свою дочь.
- Девочка моя! Ты помнишь! Дорогая! Как мы рады! Мы с отцом так давно хотели тебя увидеть, но нас не пускали! Что с тобой происходит?
- Все нормально, мама. Я уже многое помню.
Юля, на самом деле, многое вспомнила. Вспомнила свой выпускной. Тогда был дождь, но он совсем не испортил праздничного настроения. Юля вспомнила всю свою жизнь, но… Воспоминания обрывались на возвращении домой с выпускного.
- Мама, папа, расскажите мне.
- Что, дорогая?
- Что произошло после выпускного? Я не помню. Не могу вспомнить! Прошу вас.


Октябрь. После того, что она узнала от родителей, Юлины истерики и припадки вновь набрали ходу. Она до сих пор не могла поверить в рассказанное. Врачи боялись, что Юля способна к суициду, но пока ей просто не приходило это в голову.

…После Выпускного бала Миша подвозил ее домой. Из-за дождливой погоды дорога была скользкой. На встречу их автомобилю ехал грузовик. Миша не смог справиться с управлением, и они врезались в дерево. Юля потеряла сознание, но Мише повезло меньше – он скончался прямо на месте… Через три года комы у Юли началось внутреннее кровотечение. Но она смогла пережить клиническую смерть – в тот день работал лучший врач больницы. Однако теперь ей было все равно. Она все вспомнила. Совершенно все.

А эти фонари и крики во сне – фары грузовика и их собственные крики. Юля знала – пора отправляться домой. Справляться с плохим поведением и становиться хорошей девочкой. Хотя бы на время.

Ноябрь. За весь месяц аминазин ей вкололи лишь два раза. Ее вновь перевели в обыкновенное отделение. Но не отпустили. Каждый день она слышала чей-то голос. Юля знала, что с ней разговаривает Смерть, но никому об этом не говорила. Еще бы, а как иначе она сможет покинуть это место? Тем более что никто не знает, почему на самом деле они попали в аварию.

Почему с ней не поддерживали отношения одноклассницы? Ну да, кто будет общаться с этой истеричкой, которая каждый день затевает драки в туалете по каждой причине? Симптомы болезни Ярости уже тогда прогрессировали в ее сознании. А в автомобиле они набрали самую скорость. Для Миши готовилась большая неожиданность, когда, как гром среди ясного неба, спокойная Юля яростно схватилась за его волосы. Удержать управление было невозможно.

Декабрь. Она практически забыла, что такое аминазин. Стала очень спокойной. Общалась с врачом (да, хоть она и пыталась его убить, он все еще с ней работает). Он сказал, что если она и дальше будет такой, то ее отпустят. Даже с другими пациентами иногда заводилась беседа. Правда, с психами она была не очень интересной и понятной, но одиночество Юле немного надоело. Но и Смерть разговаривать не переставала. Держать себя в руках, не закричать от постоянного ужаса было очень сложно. Но Юля старалась. Очень старалась.

Январь. Новый год прошел в психушке, но пришли ее родители. Даже подарки принесли. На некоторое время Юле казалось, что она самая обыкновенная девушка. А в конце января ее поздравили с Днем рождения. Даже пришли старые друзья. Многие лица показались Юле совершенно незнакомыми. Но она тихо радовалась, что ей не придется вновь быть одной. Счастье было временным, ведь девушка знала: лучший ее друг отсутствует. Вместо него она видела очертания черного плаща. Из-под капюшона выглядывали два красных фонаря. Смерть не хотела уходить.

Февраль. Она дома. Здесь совершенно ничего не изменилось. Родители боялись менять ее комнату. Только каждый день вытирали пыль с пианино, подоконника и письменного стола. Юля была очень рада, что вернулась сюда. Общение с психами ей очень надоело. Да и врач наскучил. Иногда он настолько злил Юлю, что у нее вновь просыпалось желание вонзить в него скальпель, но не в плечо, как в прошлый раз, а в сердце. Ужасно говорить, что злость и жестокость поселились в ее душе навеки. Вылечить от мира, теперь такого чуждого ей было невозможно. Но она смогла скрыть в себе этот изъян. Все дни она проводила с родителями. Иногда ей это даже нравилось. Но, все же, только иногда.

Март. Она уже будто и не впадала в кому. Как минимум она так себя вела, будто все стало на свои места. Но темный плащ и два красных фонаря не уходили из комнаты. Только поэтому Юля так боялась оставаться одна. Ночное время суток было пыткой для нее. Она с головой укрывалась и пыталась скорее уснуть, чего у нее не получалось. Дыхание Смерти преследовало ее постоянно. Впервые она сожалела, что в доме нет ни грамма аминазина. И тогда она поняла одну очень простую истину: есть лишь один способ излечиться от этого мира. И подвластен он только ей. Лишь ей.

Апрель. Родители были на работе. Сегодня впервые Смерть не появилась. Юля была бескрайне рада. Наконец-то день, которого она ждала с момента возвращения из комы, настал. День ее выздоровления. Она очень долго собиралась. Одела любимый весенний костюм – как ни странно, но этот месяц был очень жарким. Распустила волосы, сделала лучший макияж, который только умела. Положила в сумочку вещи, которые посчитала самыми важными и вышла из квартиры. Закрыла двери.

Юля поднялась на последний этаж. Как она и думала, люк на крышу был открыт, а лестница была на месте. С легкостью она поднялась наверх. Крыша была ровной, и это значительно облегчало задачу. Юля подошла к краю и осторожно посмотрела вниз. Она не увидела там асфальт. Это вновь был ЕЕ город. Она стояла на ветке огромного дерева, а внизу была огромная поляна, вся в цветах. Прямо под деревом стоял Миша.
- Куда ты пропала? Я думал, что ты обиделась! – он, как всегда, весело улыбнулся.
- Нет! Ты не представляешь, где я была! Мне наговорили столько ерунды! Представляешь, они были уверены, что ты погиб!
- Что? Они в своем уме? Согласен: это полный бред! Юля, прыгай! Я поймаю тебя! Кстати, ты отлично выглядишь!

Юля хмыкнула, подавив истерический смешок. Приступ ярости вновь подкатился к горлу. Как же иногда он ее бесит своими шуточками! Интересно, нет ли тут по близости острого предмета? Какая разница? Она придет к себе в квартиру, достанет кухонный нож и пару секунд дела. За этот год Юля разучилась понимать шутки. Ее любимый друг заплатит за то, что покинул ее в самый тяжелый момент ее жизни. Заплатит. Девушка жутко улыбнулась, ее глаза заполнились черным светом. Светом злости. Она раскинула руки в стороны и прыгнула в объятия ее друга…


- Тсс, Роза Марена
приложила палец к губам, - отвернись,
Рози. Отвернись и больше не смотри на меня.
Игра окончена.
Стивен Кинг. "Роза Марена" 1995 г.


::: Проказа :::



Она сидела у шкафа и рыдала. Точнее пыталась успокоиться, но слезы так и катились с ее глаз. От обиды, что она не может справиться с собой, она плакала еще сильнее. Осторожно прикоснулась рукой к голове и с резкостью ее отдернула – волосы были мокрыми и липкими. Ника посмотрела на свою руку – она была в крови. Еще рыдая, она поднялась на ноги и посмотрела на шкаф. Кровавый след тянулся по нему как раз от того места, где сейчас находилась ее голова. В этот раз мама недооценила своей силы и разбила ее голову в кровь. Ника провела рукой по плечам – там тоже была кровь, но она уже запеклась. Девушка скривилась от боли и вновь упала на колени. Она проплакала еще полчаса, но, вспомнив, что должна еще успеть помыть не только голову, но еще и шкаф, поднялась и поспешила в ванну.

Впервые Ника не чувствовала удовольствия стоя под душем. Она пыталась помыть голову, но любое прикосновение доставляло ей массу боли. После, она еще долго стояла под струей воды, без каких-либо действий, смотрела на красные струйки воды, стекающие по ее телу, и ни о чем не думала. Голова была пустой…

Шкаф отмылся легко. Ника даже обрадовалась, если это слово здесь уместно, что потратила так мало времени на уборку. Она посмотрела на часы. Время быстро летит. Никого не ждет. Но она еще успеет привести себя в порядок. А что здесь такого? Подумаешь, провинилась. Мать ее наказала за это ударом головы об дверцу шкафа. Все по-честному. С кем не бывает? Таким способом наказывают, по крайней мере, большую половину всех детей. Жизнь продолжается! Хотя Ника считала, что для нее жизнь давно закончилась. Сейчас она была готова наброситься на свою мать и так же ударить ее об шкаф, но не один раз, а много. Много, много, много раз бить ее головой об дверь, пока вся ненависть не выльется из Ники. И пока вся кровь не вытечет из ее головы. Как часто она об этом мечтала? Убить всех находящихся рядом с собой? Чтобы никто больше не прикасался к ней? Чтобы никто не обижал грязными словами? Постоянно… постоянно…постоянно. Она даже чувствовала, как течет к ее голове это желание, этот гнев, эта ненависть. Ненависть к родителям, брату, друзьям, знакомым. Ненависть к миру, ненависть к жизни, ненависть к себе. Сколько раз за день она сходила с ума? Каждый час? Каждую минуту? Или, даже, секунду?

В какие моменты она хотела уничтожить одним взглядом своих родителей? Когда ее били? Кидали на пол? Или когда обзывали ее? Когда кричали? Когда заставляли делать то, что она не хотела? Или просто, когда она весело с ними разговаривала, смеялась, шутила, гуляла? Смешно…Как часто она готова была отдать за них жизнь? Наверное, не реже, чем когда желала их смерти. Даже чаще. Когда она была им благодарна? Каждый день? Каждую секунду? Нет. Еще чаще. Чаще.

И как сильно она ненавидела жизнь? Насколько сильно? Готова ли она была уйти из нее? Покинуть этот мир и отправиться в параллельный? Не готова…почему? Почему? Почему такую уставшую девушку, почувствовавшую столько боли, физической и душевной, останавливает столь маленькая и неважная вещь? Почему она до сих пор боится этой же самой боли? Она чувствовала ее в таком колорите, и до сих пор боится вновь ее почувствовать, но уже в таком малом, непродолжительном количестве. Боится. Боится. Смешно. Смешно слабому прикидываться сильным, вести весь этот никому ненужный театр.

Девушка оделась, расчесала уже чистые волосы (как больно было это делать) и вышла на улицу. Потом, уже через две минуты, она об этом пожалеет, но сейчас она надеется, что прекрасная весенняя погода поднимет ее настроение. И, может быть, это головокружение и ужасная тошнота пройдут.

Когда она прошла ровно два шага от подъезда, то услышала вскрик. Ника даже не могла понять, откуда именно он донесся. Но, когда, через мгновение, сзади нее что-то упало, по звуку достаточно большого размера, девушку сковал ужас. Она не видела, что у нее за спиной, но догадывалась. Внутренний голос подсказывал не оборачиваться, просто пойти дальше, забыть, что произошло, но когда Ника услышала тихий стон, то уже ничто не могло ее удержать. Она обернулась.

Да. Эту девушку она знает. Она живет на этаж выше. Или уже жила? Ника подбежала к девушке. Она лежала на спине и дышала едва-едва. Под головой уже начала растекаться кровавая лужа. Ника опустилась на колени и попробовала приподнять девушку. Руки ее не слушались, дрожали. Второй раз за день они были в крови. Она осмотрелась – как назло, никого не было поблизости. - Помогите! Кто-нибудь! Человек умирает! – но никто не откликнулся.

Ника посмотрела на девушку. Дыхания практически не было, но она была еще в сознании. Глаза, наполненные кровью, что-то искали в воздухе, с волнением осматривали все вокруг. Смотрели вдаль, а потом остановились на глазах Ники. Ника хотела отвести взгляд, закрыть глаза, отвернуться, но не могла – их взгляды, будто вцепились друг в друга, что-то искали в глубине глаз. Наконец, глаза умирающей девушки расширились, будто в испуге, и она, булькающим голосом, произнесла:

- И ты тоже…
- Что?
- Заражена…этим…

Ника не могла сказать что-нибудь. Она просто смотрела на девушку, пыталась понять, что она говорит, и со всей силы подавляла свою тошноту.

- Все-таки, я осталась здесь, – девушка неправдоподобно вздохнула, - здесь. Я не хочу.
- Не разговаривай. Сейчас я позову кого-нибудь! Тебя вылечат!
- Меня… лечили год, и даже у них не получилось. И… не получится. Вылечиться могу только я… сама.

«Это бред. Она бредит. Сейчас я позову кого-нибудь. Только кого?» - Ника беспомощно оглядывалась вокруг.

- Послушай, - девушка обратилась к Нике, - ты, такая же, как я.
- О чем ты…
- И ты… поймешь это потом. Но… не повторяй того, что сделала я…Это не поможет…
Ника слушала эту «просьбу», как какое-то завещание. Она забыла о том, что должна позвать людей на помощь, забыла, что голова ужасно кружится. Она слушала ее.

- Гнев пройдет, ненависть… пройдет, боль тоже. Но… и ты не будешь существовать. Исчезнешь…Не делай этого.

Взгляд девушки, постоянно блуждающий, остановился и потух. Тело расслабилось. Она практически вытекла из рук Ники. Ника еще долго смотрела на ее лицо, руки, ноги. Тут она неожиданно развернулась и ее, наконец, вырвало. Ника закричала. Не от боли. От обиды на всех, на эту «встречу» с уже мертвой девушкой. От обиды, что зря вышла на улицу. Голова была готова разлететься на куски.

Прошел месяц. За это время многое изменилось. Перестали сниться кошмары, испуг исчез, выходить на улицу одной стало не так страшно. Не прошли еще только головные боли и тошнота. И не прошла ненависть.

Ника вновь плакала. Нет, ее не побили. Обыкновенная ссора с матерью. Но было очень неприятно. Она плакала уже целый час. За это время ее два раза стошнило. Удивительно, как ее голова еще цела. Из носа текла непонятная оранжевая жидкость, Ника не могла ее остановить, и еще больше злилась. Кто-то ее окликнул.

- У меня уже болят уши. Может, прекратишь реветь?
Ника подняла голову. Прямо напротив нее сидела она. Или…да нет. Там, действительно, сидела еще одна Ника. Только немного другая. Лицо ее было бледным и абсолютно ничего не выражающим. Вокруг глаз были темные круги. И…немного темнее волосы.

- Ты меня начинаешь выводить. Так твоя голова не пройдет.
Ника окаменела. Она уставилась на своего двойника. Ничем не прекращаемая оранжевая жидкость стекала в открытый от шока рот.
- Фу! Ну, ты даешь! Гадость какая! Ты же не маленькая! Следи за собой! Ника прослушала совет.
- Ты…кто?

Девушка напротив фыркнула.

- Уже себя не узнаешь, да?

Почему-то Ника вздохнула с облегчением. То, что у нее сотрясение мозга – она догадывалась, но что при этом будет что-то мерещиться – не могла себе даже представить. А одиночество хоть вещь и отличная, иногда и оно надоедает. Ника была непротив разделить его даже с плодом своего воображения.

- А…понятно. Галлюцинация…
- Ну, в некотором роде. – девушка слегка улыбнулась.
- И что мне делать с тобой? То есть с собой? – Ника перевела взгляд на результаты своей тошноты.
- Кошмар. Ты и впрямь сошла с ума.
- Кто-то спорит?
- Вообще-то это я хочу у тебя спросить, что ты собираешься делать с собой.
- Не знаю. Я устала от себя.
- А меры принимать собираешься?
- Какие? Лечится? Не помогает. Убивать ненависть? Таким способом она лишь возрастает.
- То есть, ты готова мучаться дальше?
- Ты что? Я не могу больше просто быть! Сама прекрасно об этом знаешь!
- Боишься боли?
- Да.
- Но есть же другие способы…
- Что ты имеешь в виду?
- Ну…, - девушка напротив замялась, - ведь есть же всякие таблетки, снотворное…или…Ника, ты куда?

Ника побежала в другую комнату. Она слушала себя же и удивлялась: как только раньше она не могла этого понять! Ну, конечно же! У них же в доме полно снотворного – в семье всегда у кого-то была бессонница! Она даже знает, где именно! А какая здесь боль? Она лишь заснет и не проснется! Девушка-двойник ринулась за ней.

- Ника, ты же этого не хочешь! Признайся себе!
- Нет, галлюцинация, - девушка яростно переворачивала домашнюю аптечку, - хочу.

Ты не понимаешь! Я не могу больше жить. А этим нежеланием я лишь усложняю жизнь другим! Моя ненависть, она… она как проказа! Если заразишься, становишься другим, иным, не таким, как все. А вылечиться нельзя! Не получится! Почему? Слишком быстро она распространяется по организму. Врезается в мозг и остается там насовсем. И страдают другие, ни в чем неповинные люди! Я не могу так больше жить!

- А ты подумала о родителях, брате, друзьях, о человеке, которого любишь, ведь наверняка такой есть!
Ника на секунду остановилась, держа в руках пачку снотворного, посмотрела на двойника.
- Думала. Думала…Знаешь, они погорюют и заживут дальше! Ведь жизнь продолжается! А потом они поймут, что теперь им живется легче, намного легче! Без меня им будет лучше! Вот увидишь! Ника зашла на кухню, налила стакан воды, выпотрошила всю пачку, закинула таблетки в рот и запила водой. С довольным видом посмотрела на Нику№2. Та лишь покачала головой.
- Ты дура. Абсолютная. Я спросила у тебя о таблетках специально. Но это было сделано, чтобы ты поняла – это не выход! Тебе дана одна жизнь! И так легко с ней прощаться – полный идиотизм.
- Знаешь, а я не говорю, что этот поступок – правильный. Я признаю, что я – слишком слаба для этой жизни. И этого натиска я не выдержу. Я делаю глупость. Но эту глупость я сделала бы все равно. Потом. Через несколько лет, или позже, или через год. А какая разница? Через час Ника заснула.

Когда она проснулась, она была еще в своей комнате, но что странно – она абсолютно не чувствовала себя, своего тела. Ника посмотрела вокруг. Ничего не изменилось. Только шум в другой комнате. Она вошла или влетела туда. И увидела своих родителей, своего брата, людей в белых халатах. Все они столпились вокруг дивана. На Нику никто внимания не обращал. А, может, они просто ее не видели. Ника посмотрела через плечи присутствующих и увидела на диване себя. Да. Именно сюда она «прилегла полежать», когда очень захотела спать.

- Можете не стараться. Я уже мертва… - Ника произнесла это как-то невзначай. Ей показалось, что ее мать услышала эти слова – в этот момент она повернулась в сторону Ники. Воспоминания нахлынули все и сразу. Она вспомнила каждую секунду счастья, проведенную с родителями. Их слова, разговоры, советы, пожелания. Ника посмотрела на свего младшего брата. Малыш сидел и плакал. Как хорошо они проводили время вместе! Как шутили, играли вместе… Посмотрела на отца. Сколько хороших вещей он показал ей в жизни! Как многому научил он ее! Сколько раз помогал…Посмотрела на мать. Какими секретами она иногда делилась с ней! Сколько советов она ей дала! Откровенных разговоров…Вспомнила друзей, подруг. Сколько веселых бесед! Сколько встреч и вечеров!.. Вспомнила себя. Сколько желаний, мечтаний, грез, снов! Воздушные замки, грандиозные идеи, любимые игры, персонажи, актеры…

- Нет! Мы так не договаривались! Я не должна была это все вспоминать! Зачем мне это после смерти? Зачем? Я не хочу это помнить!

Ника закрыла уши, надеясь, что так воспоминания не будут проникать в нее, забилась в угол, зажмурилась. Но ничего из этого не помогало – лишь сильнее она вспоминала каждый момент ее жизни. Так она сидела, не имея сил ни на что: ни та истерику, ни на забытье, пока мысль, что уже ничего не вернуть, не заполнила ее мозг…если, конечно, он есть у души.

- Что ты теперь думаешь?
Она обернулась. Девушка-двойник стояла рядом и смотрела, как мать Ники падает в обморок. - Знаешь, я ошиблась. – Ника, наконец, осмотрела свое прозрачное тело и какие-то лохмотья на нем. Я могла остаться здесь и осилить этот мир. Даже перебороть его. Доказать, что я – сильный человек.
- Могла. И я тебе об этом говорила.
- Теперь это сделать поздно?
- Да, Ника. Теперь это конец.

Девушка вздохнула. Посмотрела на семью.

- Жаль покидать их… Они переживут это?
- Конечно. Сама знаешь, что жизнь продолжается. Твои слова.
- Но ненависть…она же прошла! Гнева больше нет! Я не успела заразить им других!

Двойник удивленно приподняла бровь и громко рассмеялась.

- Ника! О чем ты говоришь? Твоим гневом заражены все, с кем ты общалась! Просто в разной степени! Для заражения достаточно одной негативной эмоции зараженного!
- И что, они все умрут?
- Конечно! Как состарятся, так и умрут. Люди не вечны. Но твоя смерть – фрагмент цепной реакции. За тобой отправятся и другие идиоты. В смысле такие же глупцы, как и ты.
- Какой цепной реакции?
- Забыла, о чем просила тебя девушка - самоубийца месяц назад? Не повторять ее выход!

Гнев, ненависть прошли. Ты тоже исчезла. Но она не сказала, что таких, как вы с ней – еще тысячи! Таких же… «слабых» - она сделала ударение на слове «слабых», - Завтра о твоей смерти узнает человек, переживающий маниакальную депрессию. Так бы он пережил ее через пару дней. И все было б нормально. Что теперь? Под впечатлением твоей смерти скажет: «она сделала правильно», и пойдет, перережет себе вены. А за ним - новые, новые, новые болваны. Вы не понимаете, что сами провоцируете смерть. А жизнь прекрасна.

- Нет. В этом ты ошибаешься. Жизнь ужасна. Тебя давят, приковывают к стене, издеваются над тобой только ради того, чтобы внушить чужое мнение, чужие понятия, все чужое. Ты не можешь думать по-своему, делать по-своему. Ты всегда подчиняешься другим. Сам этого не замечая. И ты сама это прекрасно знаешь. Да, я поняла, что сделала неверно. Теперь поняла… Уже поздно что-то исправить. Но, даже если бы я смогла пересилить этот мир, мне не удалось бы жить полноценной, своей жизнью. Моя жизнь была бы чужая, потому что не я ею управляю! То есть управляла… Это всегда был кто-то другой. Друзья, которым я подражала, родители, которые боялись меня потерять, поэтому держали меня изо всех своих сил… Они хотели меня научить всему, удержать от всех ошибок, не понимая, что я ничему не научусь, если не буду сама делать ошибки. Делать их и на них учиться. Сама. И куда мне теперь идти?

- А никуда. Ты ж самоубийца! Для тебя прямая дорога в Чистилище. Счастливого пути. Еще увидимся там.
- Я не хочу уходить. Я хочу остаться. – Ника заплакала, - Господи, что же я наделала?
- Ладно, - девушка – двойник замялась, - я оставлю тебя пока одну. Если что, дорогу найдешь сама, поверь. Ее все находят, даже если не хотят.

Двойник ушла, исчезла. А Ника… Ника еще долго глядела на свой труп. Теперь, когда все кончено, можно спокойно подумать. Обо всем. У нее теперь целая вечность на размышления. Размышления, которые уже ничем не помогут. Да какая теперь разница? Теперь ты, вроде бы, свободен. Никто тобой не управляет…но и ты уже не управляешь ни телом, ни душой. Кто ты теперь? Пустота. Пустота, о которой уже никто не вспомнит. Пустота, напоминание о которой останется только на кладбище и в нескольких душах. Пустота, у которой нет права на существование. Нет права, потому что ты – пустота. Ника, ты хотела свободы? Пойми, что смертью ты не избавилась от своих проблем. Ты была свободна в жизни. И лишь теперь ты понимаешь, что настоящее рабство только начинается. Ты – вакуум. А разве у него есть права? Какое счастье летать в воздухе, зная, что в Ад или в Рай тебя не пустят, а в этот мир – тем более? Теперь твое будущее и вечное – покой. Но даже иногда от покоя устают. А в одиночестве никто долго не продержится. Из всех наказаний ты выбрала наихудшее… Ты уверена, что покой – это то, что ты хотела?

- Нет. Это не то… Не то.

Ника в последний раз посмотрела на своих родителей, которые были так близко и так далеко. Нет смысла задерживаться там, где тебе не место. Жизнь окончена так глупо и бессмысленно, но все же окончена.
Ника закрыла глаза и почувствовала, как превратилась в пустоту.



::: Размышления по ту сторону стены (часть 1) :::



I have become comfortably numb…
Pink Floyd, из альбома ”The Wall”(1979)


Она шла и думала.
«А, может, мне повернуть назад? Просто развернуться и пойти в противоположную сторону?.. Ну же! Это ведь так просто!!! Что мне стоит остановиться и пойти сейчас, скажем, к подруге…Стоп. Это все-таки чужой город и друзей у меня пока здесь нет… Ну и что? Я остановилась в гостинице, мне не составит труда поехать туда, потом взять билет на поезд и отправиться домой… Да, но я так долго ждала этого момента… Да я всю жизнь этой встречи добивалась! Но, давай заглянем в глаза правде. Не испугаюсь ли я? Тут даже крепкие нервы не помогут. А если все выйдет из-под контроля? Да, рисковать не хочется. Значит, я могу повернуть назад!»

В какой-то момент она, действительно остановилась. Идея вернуться в гостиницу очень ей понравилась, но привычка доводить все до конца толкнула вперед и она, уже ускорив шаг, поспешила в пункт назначения. К тому же, поразмыслив еще некоторое время, она поняла, что эта встреча будет нести в себе что-то очень важное.

Когда Вера узнала, что солист ее любимой рок-группы сошел с ума, а с этого момента прошло уже года два, то сказать, что она была сильно потрясена – все равно, что ничего не сказать. Она была сама практически в трауре. Слушала его песни целыми днями, заучивала тексты наизусть, цитировала фразы, которые ей больше всего запомнились.

Сравнивала свою жизнь со смыслом текстов песен. А главное – искала возможность увидеться со своим кумиром. И, неизвестно как, она этого добилась. Она знала все: в каком городе, в какой психиатрической лечебнице, какими врачами он лечится. А потом она просто собрала вещи, уложила в небольшую дорожную сумку, села в поезд и отправилась к нему на встречу. Вера даже не знала, чего она ждет. Что именно хочет увидеть. Но она постоянно думала, что, встретив его и поговорив с ним (если это, конечно, возможно) она сможет понять, почему именно он свихнулся. Надо добавить, что Вера сама чувствовала себя не очень хорошо с психической стороны. Она проходила несколько раз консультацию психоаналитика, который не обнаружил ни единого отклонения у девушки. Почему-то Вера была убеждена в обратном. Она очень переживала по этому поводу и все реже находилась среди людей. «Мне нельзя общаться с людьми! Я же могу убить всех, кого вижу!» - самая постоянная ее мысль и самый частый ответ на вопросы удивленных друзей и родителей. И, наверное, это было самым правильным ее решением. Время от времени в нее как будто зверь вселялся. Вера с таким чувством злости могла броситься на человека, который, по сути, ничем ее не обидел, что приходилось отрывать ее от жертвы. А потом - лошадиные дозы валерьянки и других травяных настоев. «Наверное, в психбольницах валерьянку вообще не дают. Разве можно успокоить ею больного человека?» - думала она в эти моменты, но послушно все выпивала и старалась подавить всю свою злость. Практически всегда это у нее удавалось. Да что объяснять? Вера была не сумасшедшей, а просто человеком с очень слабой психикой. Поэтому, хоть она не сходила с ума, но была на грани этого. А главная причина посещения своего кумира – чтобы узнать, как мало ей осталось жить с воспаленным разумом и когда болезнь шизофрении распространится по всему ее телу.

Вот она и пришла. Уже просто при взгляде на лечебницу, создается впечатление дорого пансионата, где, скорее, отдыхают, чем лечатся. Ее легко пропустили. Вера нашла дежурного, показала ему пропуск, сказала, что ей позволено увидеться с одним из пациентов. После она подписала несколько бумаг, написала несколько заявлений. Теперь к ней подошел один из врачей. Вере он понравился, она приветливо улыбнулась и даже подумала: «Если мне придется тут лечиться, то пусть он меня лечит!». Врач предложил все острые и металлические принадлежности, которые есть у нее, отдать пока дежурному.

- Что вы имеете в виду?
- Ну, металлические пряжки, часы, ручки, мобильный телефон.
- Постойте, это, что, так надо? Он буйный?
- О, нет, что вы! – врач засмеялся, - вовсе нет! Скорее наоборот. Но, понимаете, надо соблюдать правила нашей безопасности. И все. Вы не переживайте, вас проведут, и дежурный будет стоять за дверью. В случае чего – позовете его.
- Какие могут быть случаи, если он – не буйный пациент? – Вера пожала плечами.
- Всякое может произойти.
- Ладно. Но у меня, все равно, ничего такого нет. Разве что, мобильный. Вот, возьмите.
Вера отдала телефон дежурному. Через несколько секунд они уже шли по просторному белому коридору. С обеих его сторон было очень много дверей с окнами-решетками. Палаты. Вера вся съежилась, когда шла. Ей казалось, что этот коридор ведет в ад. Нет, никто не кричал всякие фразы типа: «Я – великий Наполеон! Как вы меня можете тут держать?» или «Меня покусал вампир из соседней палаты! Переведите меня в другую, а то он уже достал меня своими визитами! И сколько можно запускать мне в палату жуков?». Ничего этого не было. Но все больные разговаривали. Тихо, но очень отчетливо. Их монологи смешаны с тихими стонами, плачем и смехом. Было ощущение, что откроешь палату, а там – целый новый мир. В какой-то степени это так и было. Ведь, каждый пациент жил в своем собственном мире.

«Может, мне убежать? Это тоже просто! Я скажу, что передумала. Мне все вернут. И я просто потом сойду с ума и вернусь сюда. Тогда я точно его увижу! И врач меня этот лечить будет. Я же вернусь сюда еще раз, так зачем же я иду? Мне надо домой! Я хочу домой. Да. Я пойду домой. Только после того, как пообщаюсь с ним. Да! Интересно, у него такой же сумасшедший взгляд, как у меня?»

Они остановились у одной из палат. Дежурный так долго открывал дверь, что Вера захотела выхватить у него ключи и открыть двери. Как только она дернулась в его сторону, дверь открылась, а дежурный удивленными глазами посмотрел на нее. Вера виновато улыбнулась и осторожно посмотрела в комнату.

- Я уже могу зайти, да? – после посмотрела она на дежурного.
- Ну, если хотите. Вы не переживайте. Он – самый тихий, кто вообще есть в этой лечебнице. Я буду за дверью. Вы просто позовите меня.
- Думаю, это не понадобится, но, все равно, спасибо.

Она ступила на территорию своей звезды. Вера даже не пыталась сразу подойти к нему, спросить что-то, завести разговор. Для начала она вообще не видела его. Вера просто разглядывала палату. Желтые однотонные стены, небольшие окна с решетками, внушительных размеров. В палате была кровать с пришитыми к ней ремнями, привинченная к полу, тумба, непонятно, зачем здесь поставленная, стул…а где Он? Вера посмотрела в угол палаты и застыла на месте.

Как-то странно было смотреть на Это. Девушка даже не сообразила сразу, что эта груда тряпок в углу – человек. Он сидел в углу палаты, что-то тихо шептал, будто разговаривал с кем-то, и абсолютно не обращал внимания на то, что у него посетители. Она осторожно подошла к нему. Но, сделав несколько шагов, остановилась. Что-то больно укололо Веру в сердце.

«Я не могу ворваться сюда. Что я делаю? Это абсолютно чужой мир! Для него все происходит наоборот. Я…не должна этого делать. Пока.»

Вера не собиралась уходить. Она просто решила привыкнуть к «квартире» этого человека. Как у себя дома она кинула сумочку на стул, села на кровать и огляделась. «Да…в таком месте и здоровый свихнется…Вот интересно, чего я теперь добилась? Хотела увидеть его? Увидела. Ответ на свой вопрос нашла? Нет. Вот и отлично! Вера, ты здорова! Абсолютно! Прав был тот психолог, который сказал, что это – не сумасшествие! А ты так запаниковала! И, наверное, я знаю, что это было! Ты просто не верила в его сумасшествие. Ты восприняла эту новость, как что-то личное. Конечно! Для тебя его песни были близки. И ты так переживала по этому поводу. Решила, что сама с ума сошла. Ну…теперь мне надо отдохнуть. От чего? От себя…» Она сидела на кровати и смотрела на то, что когда-то было человеком. А что это теперь? Простая оболочка? Которая не смогла справиться со своей жизнью? Которая лежит здесь, удобно оцепенелая, непонимающая абсолютно ничего, кроме своего собственного мира. Что именно, какая сила заставляет покидать рассудок тело? Как быстро это происходит – мгновенно и навсегда или постепенно, томительно, заявляя о себе сначала слегка, а потом все чаще и сильнее? А потом разум не справляется, а может даже не соглашается с понятиями о жизни и, для защиты покрывается оболочкой? Но, тогда человек не сходит с ума. Он просто остается в своем мире. Законы другого мира, его прошлого, теперь для него чужды. И рассудок помутился не потому что сдался, а потому что защитился. И произошло это только потому, что он был предан своим понятиям. Понятиям, которые отверг мир, его основная масса. Тогда кто же виноват? Тот, кто во время защитился, оставшись в Своей Утопии или тот, который отправил другого в забытье? Кто более силен: тот, что сидит в психбольнице в своем мире или тот, что перерезал свои вены в не состоянии прожить в этом мире? Если он понял, что этот мир – не для него, то зачем ему в нем жить, если есть параллельный мир разума? Зачем лишать себя жизни, если ее можно прожить в другом измерении? Но…тогда зачем жить там, если ты один в том мире, а в этом тебя все считают сумасшедшим? Не лучше ли, тогда, покончить с собой, со своими страданиями, чтобы, как феникс, прийти в этот мир с новой душой и чистым разумом? И вот он вновь возвращается к прежней теме: а где гарантия, что и в следующей жизни он выдержит давление? Да, надо быть сильным, но это так сложно. Сильных мало. Практически все лишь прикидываются сильными. На самом деле, по сравнению с ними он – силен и телом, и духом. Проблема лишь в том, что он об этом не знает. А что делают они? Естественный отбор. Загоняют его в его же стену, замыкают кирпичи в круг и обрушивают ее на него. Так заканчивается реальность. Он начинает жизнь в новом мире. В мире, где он один. И где он, наконец, успокоится от вечной борьбы. А они продолжат существовать, чтобы уничтожать таких, как он. Существовать, как паразиты. И кто тогда сильный? Кто тогда прав? И кем лучше быть – безумным или со здравым смыслом?

- Лучше быть безумным.
- Что?

Вера повернулась. Дежурный встревожено посмотрел на девушку. Похоже, он тут давно стоял, а она, вся в своих мыслях, не обратила на него внимания.

- Нет, ничего. Простите, я немного задумалась.
- У вас было очень тихо, я подумал, что мне лучше все проверить. Вы еще будете здесь сидеть?
- Нет, я уже ухожу. Только с ним попрощаюсь.
- Хорошо. Я оставлю вас.

Вера взяла сумочку и, уже без страха, подошла к человеку сидящему в углу. Почему-то сейчас к нему она почувствовала уважение. Не сострадание, не удивление, а именно уважение.

- Теперь ты в своем мире. И тебе хорошо, наверное. Просто мы видим тебя не правильно. Думаем, что ты мучаешься, что у тебя больше нет разума…а на самом деле есть. Ты живешь. Здесь, а мы Там. И взгляд у нас, наверное, разный. Но ты мне помог разобраться с собой. Спасибо.

Как только она подошла к нему почти вплотную, человек повернулся к ней и посмотрел в глаза. Вера пошатнулась, глядя в них. В этих черных измученных глазах, в этом пустом и безумном взгляде она увидела свое отражение, отражение своих глаз. Таких же, как его. Взгляд разный? Да он же один на двоих. Абсолютно одинаковый. Измученный и пустой. Пустой. Пустой.

Вера выпрямилась, слегка улыбнулась. Поправила сумочку и пошла к выходу. «Я не ошибалась. В таком нельзя ошибаться. Тогда…не буду говорить «пока», ведь с тобой я скоро встречусь…»

Сообщение отредактировал White_Rabbith - 21.11.2010 - 13:29

[Maria777]

нашла забавный рассказ:
Название: Готика
Рейтинг: R
Пейринг: Паули\Лаури\Тило
Содержание: Встреча Тило и Лаури

Лаури, лучезарно улыбнувшись, бросил притягивающий взгляд своему зеркальному отражению, натягивая черную шапочку-пидорку на голову и осторожно втыкнул в нее перья.
- Ну, разве я не секси? – спросил он, повернувшись в профиль к зеркалу.
Если бы зеркало могло, оно б ответило.
- Лаури, ты скоро? Через три минуты мы! Пошли! Давай быстрее! Че ты, как баба перед зеркалом крутишься? – крикнул ему Паули, заглянувший в гримерку.
- Я же хочу тебе нравиться, - надул губки Лаури и ласково погладил задний карман брюк Паули.
- Ты мне и так нравишься, - заверил его гитарист и пристроился за кулисами, наблюдая, как извиваясь в адских плясках на сцене отжигал Его Дьявольское Величие Вилле Хермани Вало.
- Baby, join me in death! – надрывался создатель лав-металла.
- Это, пожалуй, и есть настоящая готика, - оценивающе произнес Паули, - Может нам тоже на готичный саунд перейти?
- Я не против. Надо это продюсерам сказать. Они должны согласиться, - кивнул Лаури.
Визг испанских фанаток-школьниц заглушил его последние слова.
Лаури зажал свои маленькие ушки, но, сообразив, что так перья повыпадают, убрал ладони и пригорюнился.
Пятерка финских ребят появилась на сцене. Послышались первые аккорды минусовой фонограммы. Музыканты неумело откривлялись десять песен и с чувством выполненного долга отправились на after-party.
Вечеринка проходила на окраине Барселоны. Где-то в половине одиннадцатого все приглашенные собрались. Лаури оглядел зал, в поисках барной стойки. Кто-то дернул его за рукав. Лаури обернулся.
- Видишь, вон там стоят в желтых футболках с камерами. Это мексиканское телевиденье. Дай им интервью и еще кому-нибудь. Понял? – спросил его Юсси.
- Понял, - кивнул он. – а-а! Подожди! – окликнул продюсера Лаури. – Кто вон тот парень у барной стойки?
- Какой из них?
- Он сигареты тонкие курит. Вон тот в ковбойской шляпе и красной куртке.
- Ага. Теперь вижу. Это Тило Вольф, - пояснил Юсси.
- Кто он?
- Музыкант. В какой-то группе играет или поет. Я не помню название... Но парень он интересный…
- Если он интересный, то почему он один сидит? – не понял Лаури.
- Он швейцарец. Он не знает финский. Вот ты знаешь немецкий?
- Нет.
- И я нет, поэтому он и сидит. Но если словарного запаса тебе хватит, можешь поговорить с ним по-английски.
Лаури удовлетворенно кивнул и направился к банной стойке.
- Мне пиво, - крикнул он бармену. – Извините, мужчина, - обратился он к Тило по-английски.
Тило повернулся в его сторону, туша в пепельнице сигарету.
- Мне кажется, я вас где-то видел, - произнес Тило.
- Я из Расмус, - сказал Лаури.
- A я из Берна.
- Не-е-ет. Расмус – это группа музыкальная, - пояснил Лаури.
- В таком случае прошу прощенья. Я думал это город. Никогда не слышал о такой группе, - пожал плечами Тило.
«Идиот. Он что не видел? Там же на входе крупная такая висела табличка – Rasmus-party,» - подумал Лаури.
- Вы – музыкант? – спросил его Тило.
- Да. Частично я пишу для Расмус, частично потом продюсеры наши добавляют.
- Да? А у Lacrimosa нет продюсера, то есть продюсирую все я, но какого-либо определенного человека у нас нет. Я считаю, это сильно ограничивает творчество. Продюсеры, посторонние лейблы – они не дают возможностей и свободы.
- Но это бизнес, - произнес Лаури.
- Это коммерция, которая должна присутствовать для финансирования записей в дальнейшим, но должна портить их кричащей продажностью. Это попсово и просто унизительно для самого композитора. Но впрочем, это лишь моя точка зрения… - произнес он, глянув на Илонена.- Меня Тило зовут, - протянул он руку ему.
- Лаури, - с удивлением произнес он. Он давно забыл, как это представляться людям. Обычно все знакомились с ним, уже зная его имя и восхваляя его. – Как еще раз называется ваша группа?
- Лакримоза.
- Почему так? Странное какое-то название…
- Ты слушал когда-нибудь Моцарта?
- Нет. Я не люблю классическую музыку.
- Жаль. Поначалу для меня это было хобби, поэтому передо мной не стояла проблема, какое такое название подобрать, чтобы оно было удачно с точки зрения коммерции. Просто я записал кассету ‘Clamor’, которую украшала моя фотография, и мне надо было на ней что-нибудь написать. Я не хотел, чтобы это было “Tilo Wolff”, потому что глупо давать музыке свое имя… если только ты не Элвис Пресли. И однажды, когда я слушал “Реквием” Моцарта – произведение, которое сильно вдохновило меня на творчество – вертел в руках кассету и думал, какое название дать своей музыке, заиграла последняя его часть “лакримоза”. И тогда я подумал, раз это самая красивая мелодия, которую я когда-либо слышал, раз она оказала на меня огромное влияние, то почему бы не дать ее название моей музыке? К тому же оно идеально подходило по значению! Лакримоза – насыщенная трагическая музыка. Именно такую я и хотел исполнять и исполняю по сей день.
- Понятно… а «Расмус» как-то просто к слову пришлось, но это, в общем, тоже описывает манеру и стиль нашей игры, - признал Лаури.
- Дай что-нибудь свое послушать, - попросил Тило.
- Еще послушаешь за вечер. Мы выступим.
- Интересно будет услышать.
Тило прикинул в голове, что исходя из того, что имидж вокалиста вроде готичный, но приоритетным числом посетителей сего мероприятия были девочки 12-14 лет с личиками, с виду не обезображенными интеллектом. Но Вольф сразу одернул себя, поскольку не имел права думать плохо о людях, которых совсем не знал. В общем и целом, вывод был такой: меланхоличный и слюнявый поп-рок.
Однако, услышанное сильно разочаровало Тило. Финский вокалист не попал не в одну из трех, присутствующих в песне нот. Текст песен поражал банальностью, сухостью и изысканной бездарностью. Музыку в песне Тило вообще не услышал, то есть он не считал, что незамысловатая ритм секция может быть музыкой.
- Ну как, понравилась? – спросил его Лаури таким тоном, каким обычно разговаривал с Паули, спустившись со сцены под гром аплодисментов.
- Вам есть над чем работать, - тактично заметил Тило. – Музыка тобой написана?
- Эта песня – да, - гордо кивнул Лаури.
- Знаешь, у меня есть много хороших знакомых-композиторов, - поделился Тило.
- Тебе не нравится? – огорчился он.
- Это не мой стиль. Я люблю классику и классическую готику, - покачал головой Тило, снова закуривая.
- «Him»? – спросил Лаури, в надежде, что их вкусы совпали.
- Что? – не понял Тило.
- “Him”? – уже неуверенно и почти без вопросительной интонации.
- Нет, - засмеялся Тило, - Joy Division, Bauhaus, Вольфганга Амадея…
Лаури не знал никого из вышеперечисленных и снова заказал себе пива. Уже немножко бухой он заметил, что его собеседник исчез.
Лаури выбежал на улицу, прорываясь сквозь непреступные объятия фанаток.
Тило в темноте оглядывался по сторонам.
- Метро еще закрыто? – спросил он.
- Ты ездишь на метро? – до глубины души поразился Лаури.
- Да. А что в этом такого? – не понял Тило, вглядываясь на дорогу.
- Ничего. Просто я думал ты на машине. Ну, хотя бы на прокат…
- Зачем мне машина в чужой стране, когда у меня и в родной-то ее нет? Хотя знай я, что этот клуб так далеко находиться… Почему не в самой Барселоне? – спросил Тило.
- Чтоб такие как ты и фанаты раньше, чем откроется метро свалить не смогли, - пояснил он.
Сверкнули из-за поворота фары такси.
- Я поехал, - обрадовался Тило.
- Я с тобой! – сориентировался Лаури.
- Зачем?
- Не хочу интервью мексиканцам давать… интервью, - ляпнул он первое, что пришло в голову.
- A я люблю Мексику, - меланхолично произнес Тило. – Ну поехали…
Пьяный финн на ночь был ему сроду не нужен, но Лаури сделал такое жалостливое лицо, что Тило подумал, что если откажет ему, оставит душевную рану в его сердце на всю жизнь.
- To “Agra”, - пояснил он водителю.
- Тебя продюсеры отпустят? – усомнился Тило.
- Какая разница?! Я уже большой совершеннолетний мальчик.
«Олигофрен», - более точно определил Вольф.
В колонках автомобиля раздались тонкие звуки скрипок. Водитель отбивал мотив на руле, а Тило закрыв глаза, с блаженной улыбкой начал делать какие-то нецелесообразные движения руками, дирижируя композицией. Лаури в ужасе посмотрел на него, уже начиная жалеть, что сел с этим человеком в одну машину.
- Что это? – спросил он.
- Чайковский, - ответил Тило.
- Что-о-о?
- Ты каких-нибудь композиторов знаешь?
- Нет. Финляндия всегда славилась пуховиками и сотовыми телефонами. Композиторов было не много, - признал он, - пытаясь повторить за ним какое-нибудь движение.
- Ана ханри юро, - сказал таксист, тормозя.
Тило с некоторыми математическими сомнениями, отсчитал деньги и вышел из машины. За ним выполз Илонен.
Барселонский отель гостеприимно распахнул перед ними свои двери.
***

Уже в лифте Лаури не сдержался и под давлением алкоголя упал на Вольфа, при этом оказалось, что он ниже швейцарца на две с половиной головы. По пояс, конечно, доставал, но в остальных случаях приходилось либо подпрыгивать, либо задирать голову.
Тило открыл дверь номера. Маленький чемодан не был даже разобран, только маленькое походное пианино валялась на кровати. Передвинув его на тумбочку, Тило рухнул на зеленое покрывало. Пьяненький Лаури упал рядом. Вольф почувствовал пронизанное запахом спиртного дыхание около себя. Стараясь сильно не морщиться, Тило как бы ненавящево отвернулся, чтобы посмотреть время. Лаури начал что-то молоть на финском, видимо обращаясь к Тило. Он успел уже выучить несколько слов, благодаря Анне, но понять невнятную речь, тем не менее, не мог.
- Зачем ты приехал? – уже серьезно спросил Тило, жалея, что позволил ему.
- Я хочу поговорить с тобой…
- Говори.
- Я тебя хочу.
Тило фыркнул. Лаури прижал руками его волосы, чтобы тот не мог пошевелится, и попытался поцеловать швейцарского музыканта.
Тило не оставлял попытки вырваться из-под финна. Махая руками, он подумал: «А почему бы и нет? Он вроде бы и ничего парень… Просто выпил». Тило все еще находился в раздумьях, целуя Илонена. Это определено были не нежные губы девушки, но и они скользили по его коже и стерли все его сомнения.
«Нет», - последний раз пронеслось в голове, и одинокое слово утонуло в удовольствии.

Тило проснулся в одиночестве. Рядом пустое место – смятое одеяло и простыня. Сперма на ней.
Тило передернуло от воспоминаний. Ему стало так плохо так плохо, как хорошо было вчера. Он понял, что скорее всего видел его в последний раз. Тило почувствовал себя низко, мерзко использованным самым неблагородным образом. Какая разница… Это и славно, что он его не увидит. Тило улетал сегодня в Мюнхен. Если бы только воспоминания он мог оставить бы здесь… но они были с ним, в его изнасилованной душе.

Лаури улыбнулся.
- Че это ты такой довольный? – подозрительно спросил его Паули.
- Ты знаешь, Тило оказался действительно интересным человеком.
- И о чем вы с ним разговаривали?
- О разном, - неопределенно махнул рукой Лаури и принялся выковыривать грязь из-под ногтей концом пера.
Паули забрал у него длань истерзанной птицы и взял его за руку:
- Тебя не было всю ночь… Могли бы на вечеринке поговорить. Тебя все искали.
- Я тебя умоляю! – возмутился Лаури, - Ну сам подумай, что у меня может быть с этим пожилым изнеженным швейцарцом?!
- Ну, ладно… - смягчился Паули, - Кстати, ты был когда-нибудь в Германии?
- Нет, а что?
- Побываешь. Юсси говорит, что после Испании мы летим в Германию, в Мюнхен?
Лаури побледнел.
- Куда? – не веря своим ушам, переспросил он.
- В Мюнхен, в Мюнхен…