Чеширский кот Кэлпи Go.. Ketzer Milady de Winter Erich Maria Maria777 Ravena Лиса Heromant спасибо вам огромное, мои дорогие!!!
Потребность в марании бумаги взяла свое...)))
Посвящается погибшему другу
"Und mit jedem Tag "Wir"
Wuchs die Lüge unserer Liebe"
Это всего лишь ночь…
Знаю, что глупо, но все же… Здравствуй дневник!
Обращаюсь к тебе, бездушная тетрадка, так как не могу молчать, но и сказать все то, что накипело, я вряд ли осмелюсь. Поэтому лучше оставлять на бумаге знаки, в надежде, что они останутся до конца непонятыми, но все же будут прочтены. Кем и когда, уже не имеет значения. В такие минуты, когда голова разрывается от мыслей, а сердце заполняет все тело и, кажется, оно вот-вот разорвет тебя на части своим безумным ритмом, я сажусь за стол и как полоумный хватаюсь за ручку, пишу что-то на исписанных бумажках, рву их в клочья и снова пишу. Но я решил, что мне станет легче, если я все-таки упорядочу эту невероятную карусель звуков и мыслей, запишу их слово за словом. В попытке познать причины своих поступков, я слишком запутался в их следствиях, поэтому и прибегаю к этой избитой уловке всех неудачников – беру тетрадь и изображаю из себя писаку. Ну что ж, пора, пожалуй, начать историю…
Я познакомился с ним в июле. Он был таким робким и застенчивым, что мне поначалу было очень тяжело с ним говорить. Худой, сутулый, заикающийся, он не был похож на своих сверстников. Кто бы мог подумать, что через каких-то пару лет он станет тем, кем станет, покажет свой талант, и превзойдет многих в своем тщеславии. Жаль, что в этом маленьком и хрупком существе я не смог разглядеть тех тонких, но взрывоопасных качеств, что так быстро развились, и что так бережно укрывались и хранились в их бархатной таинственности многие годы. Я очень хотел быть ему другом, я старался. Хотя я и признаю, что вначале стыдился его компании, избегал его, когда вокруг меня вились девчонки. Но все же, я был ему другом.
После занятий мы отправлялись с ним куда-нибудь в парк, курили еще тайком, прятали сигареты за спины, когда видели знакомых своих родителей. Иногда я бывал у него дома. Уютная комната на втором этаже, новый телевизор… Мне нравилось к нему приходить. Я засиживался у него допоздна, а порою оставался на ночь. Мы спали в одной кровати, но ни одной мысли о том, что это как-то ненормально, у нас никогда не возникало. Ведь мы просто были друзьями. Тем не менее, мы сближались, все больше общих интересов захватывало нас, и я уже не мог представить свободного вечера без его компании. Мне уже не хотелось пойти танцевать с девчонками, или выпить пива с приятелями, я все чаще думал о нас с ним как о некоем целом, как о чем-то, что я бы мог назвать «мы». С его стороны я чувствовал то же самое. Он был слишком одинок среди его узколобых сверстников, слишком талантлив, чтобы быть понятым. Так мы и сошлись. Сидели ночами и пытались записывать наши первые песни, экспериментировали с его новеньким, по тем временам редкостным, компьютером. Все шло превосходно, мы были счастливы.
Но уже тогда я понимал, что так долго быть счастливым, это совсем ненормально. Особенно когда дело касается двух мужчин. С каждым днем, каждым часом наше совместное существование ощущалось четче, но вместе с тем, больнее, и даже темнее, будто черная туча простиралась над нашим цветущим, беззаботным настоящим. Коварной змеей вползала в мое сознание мысль, что моему бесценному другу стало катастрофически мало нашей крепкой дружбы, что он как цветок без света, чахнет и увядает. Сначала я заставлял себя верить в то, что всему виной была наша изнурительная работа. Но мало-помалу горькая истина проникала в мое сердце, действуя как яд, вызывала во мне противоречивые чувства. Жалости и ненависти. Увы, любовь нельзя строить на таком гнилом фундаменте. Но мой друг уже был слишком одержим нашим общим, тем, что и я когда-то называл «мы».
Мне стыдно признаваться, но меня охватила паника. Я чувствовал, что мы оба попали в тупик, а карты этого жизненного лабиринта у нас, конечно, не было. Ах, если бы взглянуть на это все сверху, увидеть, что выход был за поворотом! Но я, обуреваемый страстями, бился бабочкой в паутине, все сильнее и сильнее прилипая к сахарным ниточкам. В конце концов, я запутался так, что выбора у меня уже не оставалось и я, смирившись с судьбой, остался жертвой ждать своего паука. И он пришел. С любовью распутал свою паутину и оказался спасителем поневоле. Так я остался с ним.
Я просто не мог порвать этот клубок отношений, ведь так много всего нас связывало! И мне было жалко… Опять жалость! Жалость из любви, и осколки дружбы.
Как можно было теперь оставаться друзьями, когда мы стали ложиться в одну кровать не как брат с братом, не как верные товарищи, стремящиеся к одной цели… Мы стали изгоями для самих себя. Потеряли свою суть в этой пустой, но такой заманчиво простой реализации своих чувств. Разменялись на это земное, растеряв объединяющее нас величие изначально высоких помыслов.
Нас постиг творческий кризис, превратившийся в густую, непроницаемо черную депрессию. Мы уже не могли сидеть вдвоем в комнате, как это было раньше. Я искал повода вырваться из нашего совместного одиночества, глотнуть свежего воздуха, ведь я задыхался в этой душной бездеятельности. Но вдруг, когда мне казалось, что вся наша дружба потеряна навсегда и мы готовы расстаться, в моем друге произошло необъяснимое изменение. Он, как и раньше, был со мною добр и нежен, но никаких намеков на близость больше не давал, называя наши интимные отношения «постыдным» и «греховным» прошлым. К стыду своему, я принял это как нечто положительное, как новый виток нашего совместного творчества. Мне даже показалось, что я снова почувствовал вкус счастья, эхом донесшегося из нашего «мы». Ослепленный этим миражом, я продолжал видеть в моем друге верного товарища, который на самом деле презирал и ненавидел меня. Отчего пробудились эти качества, трудно сказать. Наверно это было разочарование, а может минутное признание фатальной ошибки. В зачаточном состоянии эти омерзительные семена зреют в каждом из нас, дай им только живительную силу, и они заколосятся на обломках твоей души. На ненависти не взрастишь ничего хорошего, рано или поздно гниль и плесень дадут о себе знать.
И снова пришел июль, но уже совсем другой. Деревья шумели иначе, и голос моего потерянного, возлюбленного друга не звучал в моем сердце, а гудел в мозгу, вызывая головные боли и галлюцинации. Голос этот извивался скользким угрем, удар за ударом обрушивал на меня жесткость его обыкновенных слов, настолько простых и однозначных, что их осознание было подобно изощренной пытке.
Будет нечестно, если я не упомяну о том, как однажды в приступе гнева я ударил его по лицу… Того, кого несколько лет с нежностью оберегал и баюкал перед сном…
Маленькое кроткое существо на моих руках, его большие глаза смотрят на меня, и мне кажется, что в них отражается ночь. От этого становится не по себе… Я старался отогнать от себя это видение, когда смотрел на моего друга, упавшего на пол, с подбородка у него капала кровь. Я хотел бы обнять его и, клянусь, если б смог я пережить тот день вновь, я бы обнял его крепко-крепко и остался бы с ним навсегда…
Так окончательно были потеряны последние осколки той дружбы, что когда-то питала нас и обещала перерасти в нечто большее. Сегодня я вижу, что, шагая по этой широкой дороге, мы однажды свернули не на том перекрестке, выбрали нечто приземленное, слишком примитивное для наших высоких исканий.
Но когда презрение заменяет привязанность, а любовь уступает ненависти в своей силе, нужно рубить сплеча, рвать все нити, сжигать все мосты, назовите это как хотите. Подпитываемый этими опасными чувствами, друг мой буквально за полгода сделал невероятную карьеру. Может быть он хотел что-то доказать мне, а может себе, а может тому самому «мы», которое не давало нам обоим покоя. К сожалению, его звезда погасла также быстро, как и вспыхнула. Вряд ли кто и вспомнит такого музыканта сегодня.
Я остыл быстро, хотя и старался следить за его успехами, постепенно стал терять интерес. Может это и к лучшему, ведь потом, вспоминая о нашем «мы», я чувствовал свежий ветер нашей молодости, который навсегда унес горечь разочарования и жалости, недостойной наших высоких стремлений. Мне удалось закрепиться в этом шатком мире.И я во многом обязан тем юношеским переживаниям, когда ты, Франц, так просто обнимал меня за плечи и говорил «Тило, это всего лишь ночь»….
Сообщение отредактировал dumhastal - 7.04.2010 - 12:24
"Реквием" у Моцарта заказал человек в черном.
Все уже поняли, кто это был. :)
Анне:
-Тило, ты знаешь обо мне не все!
-???
-Моя фамилия - Варни.
Свидетель Лакрифана "ИЯЙ"